О мальчике, который умел летать, или путь к свободе
Вступление
Эта книга о таланте, о сущности таланта, о его механизме, о
механизмах его движения к саморастрате (к бездарности) и к самовоплощению
(творец). Это не популяризация известных знаний; это совершенно самостоятельное
исследование, в результате которого создана рабочая — и до сих пор безотказно
действовавшая — модель таланта. Модель, которая позволяет практически каждому
из вас вырваться на уровень тех кумиров, на которых сегодня вы смотрите снизу
вверх как на избранников судьбы и удачи.
Наша система дает вам шанс. Реальный шанс. Повторяем —
каждому. Ну, если не врать — практически каждому. Ничего подобного ни мировая
наука, ни мировая практика пока не знали. Это — открытая дверь в комнату, о
которой до сих пор знали только по догадкам и результатам визитов в нее тех, у
кого от этой комнаты был ключ. Никто из этих избранников не хотел делиться
своим ключом; напротив, стараясь подчеркнуть и сохранить свою исключительность,
его владельцы всячески внушали остальной толпе, что никакого ключа нет. Мы
решились нарушить этот тысячелетний сговор. Мы сделали этот ключ таким, чтобы
он пришелся по руке каждому из вас. Сделали — и протянули его: нате! берите!
Предисловие
Когда писатель, пытаясь освободиться от навязчивого чувства
или идеи, пишет статью, рассказ или роман, — он ищет ключик от двери, за которой
спрятано счастье. Мало кто из писателей это понимает (писательство не требует
ума, поэтому в литературном деле умных людей не больше, чем во всяком ином),
тем не менее это так.
Для большинства людей представление о счастье укладывается в
формулу «много». Много денег, много вещей, много еды, водки, баб, развлечений —
и т. д. Кажется, что может быть проще? — знай, греби под себя вот и
вся технология. Но «много» не имеет потолка, поэтому неизбежное однообразие
притупляет вкус, азарт сменяется скукой, а свободная охота оборачивается
добровольным рабством.
Мораль: когда в работе нет материала для души, она так и
остается карлицей, и это ранит ее неизлечимым разочарованием.
Для других счастье укладывается в формулу «красиво».
Разумеется, это компромисс: нет зубов, чтобы отхватить у жизни кусок мяса с
кровью, поэтому приходится ограничиться ролью дегустатора чужой стряпни.
Наконец, есть люди, которые понимают, что счастье — это
материализованный в чувстве покой. Иначе говоря, такая гармония с миром, когда
человек его не ощущает. Правда, последние два-три столетия существует
устойчивая тенденция вместо понятия «покой» пользоваться понятием «свобода».
Это не путаница, это всего лишь две стороны одной медали. Ну что ж, свобода так
свобода.
Мечтатель ищет счастье, романтик — свободу, реалист — покой.
И все приходят к одному.
* * *
Этой работе — исследующей природу таланта — четверть века.
Именно тогда, четверть века назад, расцвела и поныне живучая мода отбирать для
гимнастики, музыки, математики, балета, шахмат, фигурного катания детей в самом
нежном возрасте. «Чтобы талант не пропал, его нужно обнаружить как можно раньше
(покуда он пластичен), и отдать в огранку не в случайные руки, а истинному
мастеру», — вот что было начертано на знамени охотников за талантами.
На первый взгляд идея светлая, но стоит задуматься — и на
ней начинают проявляться вопросы: «каковы критерии таланта?»; «зачем спешить с
его обработкой, почему не дать ему созреть?», — ведь только тогда можно
узнать, каков истинный вкус его плодов»; «почему его нужно гранить? — ведь
именно своею самобытностью он интересен»; «кто может поручиться, что этот
тренер, этот педагог имеет столь безошибочный вкус, что нигде не повредит
таланту, а только поспособствует?..»
Вопросов много, они сдирают с идеи ранней специализации
красивенькую словесную вуаль — и открывается истинная морда: мерзкая, тупая и
жестокая. Открывается страшная правда, как ради тщеславия и наживы уродуется
жизнь тысячам детей, которых превращают в гуинпленов.
Если человек ослеплен глупостью — он не увидит истины, даже
если разобьет об нее лоб; если он сам уродлив — по своей мерке он будет
переделывать и окружающих; если он защищен цинизмом — он пренебрежет добротой.
Поэтому охотник за талантами не понимает природу, которая во
всем гармонична. Поэтому он не верит ей. Поэтому не понимает ее простой
мудрости. Он руководствуется логикой: вот то, что я ищу; пусть этого пока мало,
но оно есть, и если именно это развивать — задатки превратятся в большой
талант…
Увы, природа — особа своенравная логике она и не
подозревает. Она обещает одно (родители и педагоги полагают, что природа
обещает), а несколько лет спустя вынимает из рукава совсем иное. Но разве это
оправдывает бессердечие, с каким через тренерско-педагогическую мясорубку
пропускают тысячи детей? Каково будет им жить дальше, с душой, заклейменной
печатью второсортности?..
Впредь свое счастье они будут собирать по пятачку, и даже
если соберут большую кучу — это будет всего лишь куча меди. Дверь, за которой
возможна свобода, они будут деликатно обходить, чтобы не оказаться в ситуации,
когда нужно самостоятельно, смело, неординарно действовать. Страх (пусть и
неосознанный — от этого он не перестает быть страхом) станет их тенью, никакое
благополучие от него не избавит; поэтому покой не входит в реестр их ценностей:
ведь покой — это самый изысканный плод гармонии, которая нашим гуинпленам
доступна лишь в примитивных формах. Их прибежище — равнодушие.
***
Так вот, четверть века назад авторы этой работы оказались
среди тех, кто получил заказ: создать методику выявления талантливых детей;
создать технологию развития таланта от почки до созревшего плода. Очевидно,
заказчик представлял талант исключением из правила. Одиноким злаком, высоко
вознесшимся над плотной порослью безликих, ничем не отличимых собратьев;
жемчужиной, спящей в складках раковины, затерявшейся в огромной груде ей
подобных — но бесплодных. Взгляд, прямо скажем, банальный. Взгляд человека,
который никогда не размышлял на эту тему и равнодушно принял легкую для
восприятия, не требующую усилий формулу.
Подразумевалось, что природа пользуется шаблоном; из
биомассы она штампует серых, ничем не замечательных людей; но иногда случается
внешняя помеха — мощный энергетический импульс (иначе говоря — Бог положил
глаз) — и тогда появляется талант. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы
сразу увидеть здесь две ошибки.
Первая: в этом рассуждении не учтена человеческая сущность
человека. Не учтено, что хотя он и состоит из тех же элементов, что и весь
остальной живой мир, он все же выделен из этого мира.
Одни считают, что он выделен сознанием, уникальной
способностью мыслить; другие — наличием человеческой души (которая стоит над
растительной и животной душами).
Однако убедительней всего выделяет человека его способность
сознательно переделывать мир. Это и есть талант.
Он не у всех проявляется, но только потому, что
обстоятельства жизни останавливают развитие человеческой сущности на каком-то
предварительном этапе. Так что же, если у человека в детстве не сложилась жизнь
(это всегда происходит не по его вине), мы откажем ему в возможности — если он
сильно захочет — все-таки стать полноценным человеком?
Вторая ошибка: в руках природы не шаблон, а норма.
Если шаблон — это жесткая, единственная форма, то норма —
это диапазон (от и до), в котором может разместиться (свободно развиваясь!)
огромное количество форм. Норма триедина: это диапазон развития, это процесс
развития и… это результат развития; результат не конечный, а в любой момент,
когда мы захотим поглядеть, с чем имеем дело.
Вывод первый: талант — это способность человека оригинально
решать банальные задачи; способность, которая проявляется, когда человек
находится в диапазоне нормы.
Если человек делает свое дело хорошо, даже — очень хорошо,
даже — лучше остальных, можем ли мы сказать, что он талантлив? Нет. Просто он
работает лучше других — вот и все.
Если столяры забивают гвозди с трех-пяти ударов, но есть
среди них такой, который вгоняет гвоздь по шляпку одним ударом, причем никогда
у него гвозди не гнутся, — можно ли утверждать, что он талантлив? Нет. Просто
навык по забиванию гвоздей доведен у него до совершенства.
Еще ситуация: столяры мастерят стулья. У всех стулья не
отличимы, каждый стул — копия тех, которые были сработаны и вчера, и год назад;
и только у одного — совершенно иная продукция: хотя сработанные им стулья имеют
общий замысел, общий абрис, и сразу видно, что они составляют один
комплект, — все же каждый стул не похож на остальные, каждый имеет свое
лицо и даже свой характер.
Нет сомнений: те столяры — обычные ремесленники, этот —
несомненно — талантлив.
Почему он не работает — как они — по шаблону?
Не может. Копировать ему скучно.
Скука создает дискомфорт; от работы ему становится тошно.
Чтобы избавиться от этой напасти, он вынужден выбирать: либо бросить работу,
либо сделать ее интересно, — мастерить стулья не так, как надо, а так, как
хочется.
Какие изменения при этом он будет вносить в каноническую
форму? Он будет убирать лишнее (по его мерке) и добавлять там, где не хватает.
И угомонится только тогда, когда исчезнет дискомфорт.
Тут напрашиваются три вопроса.
Первый: бывают ли ситуации, в которых талантливый мастер
исполняет рутинную работу не чувствуя дискомфорта?
Ответ: это происходит, если мастер переутомлен или пережил
тяжелую болезнь (из-за больших энергопотерь сместился за пределы нормы). Мало
энергии — механизм таланта не включается. Такое состояние может длиться годами,
и все это время он будет тиражировать серийные стулья без ущерба для души.
Вопрос второй: талант и воля — как они связаны? Как
воздействует воля на работу механизма таланта? В каких ситуациях мастер
вынужден насиловать свой талант, приказывая ему работать? Если мастер говорит
себе: «дай-ка я придумаю такой стул, чтобы все ахнули», — что при этом
происходит?
Ответим сразу: нормальная работа механизма таланта
(свободная его работа) не нуждается в хлысте; любое насилие над собой
(вмешательство воли) искажает гармонию. Поэтому воля включается в
энергетический процесс лишь по необходимости — чтобы компенсировать
энергодефицит.
За счет чего? — за счет энергии почек. Тут есть над чем
подумать: вы платите собой, чтобы получить сомнительный результат. Стоит ли?..
Очевидно, отношения таланта и воли определяются ситуацией, предшествующей
работе. Вот основные варианты.
Когда мастер больше задачи, когда он в норме (значит, с
энергией нет проблем), — ему нет нужды ни собираться в кулак, ни
подхлестывать себя. Он сразу действует, он работает спокойно и просто, не
заботясь о впечатлении.
Когда мастер равен задаче (форма стула вызывает у него
дискомфорт, но он не может определить сразу, в чем тут дело), воля просыпается
и встает у него за спиной, ожидая, какую ей отведут роль. Если с энергией нет
проблем, воля ограничивается констатацией: вот задача; не стоит суетиться —
спокойно ее решим. Если с энергией плохо, то воля берется за лопату, чтобы
добыть из почечных загашников недостающий уголек.
Когда мастер меньше задачи — ему лучше отойти в сторону,
иначе дискомфорт его раздавит.
Если ж предшествовавшего дискомфорта не было, если мастер
вызывает дискомфорт искусственно, насилуя себя: измени! придумай что-нибудь!
пусть не лучше — лишь бы иначе… — он обрекает себя на неудачу. Пусть не
очевидную; пусть большинство людей ее не разглядит ни сейчас, ни потом; пусть
на какое-то время созданная им форма привлечет внимание своей необычностью, —
все это слабое утешение.
Имеет шанс на продолжительную жизнь (потому что в ней
сконцентрирована значительная энергия) только та гармония, которая родилась
естественно, которая создана свободно.
Если же она — результат насилия, — гармония будет
искажена, а созданный предмет энергетически пуст. Поэтому и внимание к нему
будет недолгим: пустота рождает дискомфорт, и человек старается поскорей от нее
дистанцироваться.
Вопрос третий: зачем включается и начинает работать механизм
таланта?
Ответ: чтобы освободиться от дискомфорта, обрести покой.
Например, писателя мучает сюжет или чувство — обычный писательский дискомфорт.
Чтобы от него освободиться, нужно этот сюжет либо это чувство материализовать в
слова.
Еще: написав, он употребил некое слово, и тут же понял: не
то. Хочет писать дальше — и не может: слово сидит занозой, требует к себе
внимания, требует замены другим, точным — обычный писательский дискомфорт. Если
писатель запечатлевает чувство столь удачно, что у каждого, кто прочитает
текст, оно пробуждается в душе; если случайное слово ему удается заменить
точным, теперь уже незаменимым, — мы говорим: он талантлив. Если же он
удовлетворяется приблизительным описанием, первым подвернувшимся под руку
словом, — мы говорим: он бездарь.
Итак, талант — точен; его главная забота — быть точным; но
не абстрактно точным, а точно соответствовать своею деятельностью своему
чувству, своей душе.
Когда это удается, мы говорим: он не похож ни на кого. Что и
не удивительно: ведь каждая душа — единственна.
Такие же проблемы и у механика, и у земледельца — у каждого
с его материалом. Суть не в материале; суть в том, как человек ощущает
соответствие норме, — и как реагирует на это чувство.
Вывод второй: механизм таланта включается сам — как ответ на
дискомфорт, как стремление вернуть свободу (либо покой — выбирайте, что вам
больше нравится).
***
Все есть во всем — это известно уже много тысяч лет. В
момент зачатия, в момент объединения двух ничтожно малых биологических систем,
в их сплаве, от которого до будущего зрелого человека так бесконечно
далеко, — в этой оплодотворенной яйцеклетке уже заложены все механизмы,
благодаря которым мы будем жить. И механизм таланта (механизм утилизации
дискомфорта) заложен тоже. В каждого!.. Остается выяснить: отчего у одних людей
этот механизм работает, а у других — нет?
Ответ необычайно прост, он вам уже известен: механизм
таланта работает в тех, в ком он успел сформироваться.
Автомобиль, существующий только в воображении конструктора,
уже автомобиль; но он не может функционировать, пока не материализуется в
чертежи и расчеты, затем — в металл, потом в него введут источники
энергии, — и лишь тогда он оживет, лишь тогда можно будет судить, какой
груз он потянет, с какой скоростью, насколько он надежен и удобен в управлении.
Талант, заложенный в нас природой, может так и остаться
нераскрывшейся почкой (в ней уже запрограммированы и побег, и листья, и цветы,
и плоды), если эта почка была угнетена неблагоприятными обстоятельствами. Она
не погибнет, она будет существовать (при условии, что будет получать необходимый
минимум энергии — иначе она просто засохнет), но это будет всего лишь
нереализованная потенция. Есть в ней плодоносящая ветвь? Вероятно. Но судить о
ней в таком качестве бессмысленно, потому что она должна сперва развиться от
почки до полноценной ветви, — и лишь тогда мы увидим, есть ли на ней
плоды, а если есть — то каковы они на вкус.
Есть талант или нет — можно судить лишь по результатам его
работы. Если человек самостоятелен, если он чувствует необходимость нового
решения и способен его найти, — он безусловно талантлив.
Но когда это проявляется? Когда можно с уверенностью
заявить: это не просто симпатичный, энергичный пагонец, — это нормальная
плодоносящая ветвь, — когда?..
Некоторые ослепленные любовью родители убеждены, что их чада
талантливы едва ли не от рождения. Обсуждать этот лепет бессмысленно. Ведь
прежде, чем взять в практическую работу (пропустить через механизм таланта)
чувство или явление, или слово, или глину, или душу, — их нужно хотя бы
осмыслить. Не слишком ли высокое требование к существу, которое, открыв от
изумления рот, с восторгом проглатывает банальности «что такое хорошо и что
такое плохо»?
Еще проще с вундеркиндами. Это дети, у которых
гипертрофированно развивается специализированная память. Этот перегруз тормозит
развитие чувств, формирование души уже на ранней стадии не соответствует норме.
Вундеркинд цветет так недолго! — через 2–3 года сверстники начинают его
обгонять. Формирующийся талант очарователен своею простодушной дерзостью, а
вчерашний вундеркинд, ощутив свою неполноценность, либо сразу (и навсегда)
сходит с дистанции, либо обречен всю жизнь (покуда не сломается) доказывать
свою бесплодную силу.
Но вот наступает пора (на изломе отрочества, на пороге
юности), когда вчерашние нигилисты пробуют писать стихи, по-своему мастерить
или выращивать. Вот когда заработал талант! Только что вылупившийся, он пока
беспомощен; ничем, кроме претензий, он козырнуть не может. Он перебирает
учителей, ищет лидера, ищет понимания, хочет понравиться. И подражает,
подражает, подражает; подражая — учится… Потом все заканчивается ничем. Либо —
пожизненным подражанием. Либо он преодолевает слепое увлечение, начинает
учиться осознанно, пока однажды вдруг не увидит, что своей сокровенной мечты (а
в нем уже будет зреть — тревожа, напоминая о себе, неспешно порабощая душу —
сокровенная мечта) никогда не достигнет чужими средствами, что все — от начала
и до конца — придется делать собственными руками…
Вывод третий: формирование таланта завершается к 13 годам;
до этого нужно следить, чтобы ребенок развивался свободно (в пределах нормы);
после этого — чтобы юноша все делал качественно, точно; чтобы — как моряк на
Полярную звезду — был сориентирован на совершенство.
***
Так или приблизительно так мы размышляли четверть века
назад, встретившись с древней задачей — как находить и растить таланты. Мы
сразу увидели, что задача поставлена неверно, и предложили заказчику свой
вариант.
Игорь Акимов и Виктор Клименко
Комментариев нет:
Отправить комментарий